В 1892 году 12-летнего автора короткой истории “The Frost King” Хелен Келлер (Helen Keller) обвинили в плагиате, потому что ее произведение нашли очень схожим с произведением другого автора Маргарет Кенби (Margaret Canby) “Frost Fairies”. После исследования Хелен была оправдана. Десятилетие спустя ее друг Марк Твен узнал об этом из ее автобиографии. Будучи под впечатлением Марк Твен написал ей письмо поддержки. Итак, некоторые отрывки из него без какой-либо претензии на художественную выразительность и точность перевода письма.
“.. как невыразимо забавным … и гротескным был этот фарс с “плагиатом”! Как будто в любом изречении человека, устном или письменном, было бы еще что-то помимо плагиата! Сама сущность, душа – даже если пойти еще дальше и сказать суть, большая часть, подлинный и ценный материал всех изречений человека – является плагиатом. По существу все идеи вторичны, сознательно и неосознанно взятые из миллионов внешних источников, и ежедневно используются с гордостью и удовлетворением, порожденных суеверием в их оригинальности; при этом принимая во внимание то, что в них нет толики оригинальности за исключением окраски, получаемой ими благодаря ментальным и моральным качествам и темпераменту, которая раскрывается в особенностях формулирования. Когда выдающийся оратор произносит великую речь, которую слушаешь ты и десятки тысяч человек десятками столетий, мы считаем эту речь его речью, хотя на самом деле только чрезвычайно малая часть ее принадлежит ему. Но недостаточная для того, чтобы это показать. Просто Ватерлоо. Битва Веллингтона, в некоторой степени, и мы называем ее его битвой; но есть и другие, кто внес свой вклад. Необходимы тысячи человек, чтобы изобрести телеграф, или паровой двигатель, или фонограф, или телефон или любую иную необходимую вещь – и последний человек получает все признание, и мы забываем о других. Все что он сделал – внес свою небольшую лепту. Эти объективные уроки должны научить нас тому, что девяносто девять процентов всех вещей созданных интеллектом являются плагиатом, простым и чистым; и урок должен нас сделать сдержаннее, скромнее. Но ничто не может сделать это.
Тогда почему мы не можем повторить формулирование повествования, так же как и само повествование? Это едва ли может случиться – только если в пределах 50 слов за исключением ребенка; его память, как записная книжка, не захламлена впечатлениями, имитациями, в ней найдется достаточно места для изначального текста, где он сохраниться на год или два, но вот память взрослого человека как палимпсест, в ней едва ли найдется место для фразы. Это должно быть редко случается, когда с одного прочтения в памяти человека резко отпечатывается целая страница, и запоминается на долгий срок, чтобы время от времени ее можно было вспомнить и повторить или наоборот чтобы не принять за свое собственное сочинение. Без сомнения, мы непрестанно засоряем нашу литературу бессвязными предложениями, когда-то позаимствованными из книг, не помня когда именно, и теперь полагаем, что они наши собственные, но зачастую это единственное, что мы можем сделать. В 1866 году я читал поэмы доктора Холмса на Сандвичевых островах. Полтора года спустя я, не зная этого, украл его посвящение и использовал для посвящения своей книги “Простаки за границей”. Спустя годы я разговаривал с доктором Холмсом об этом. Он не был невежественным ослом – нет, только не он; он не был из коллекции прогнивших человеческих репок, как твой “Суд Плагиата”; и когда я сказал, “теперь я знаю, откуда я украл это, но у кого украл это ты?”, и он ответил, “Я не помню; единственное, что я знаю, я украл это у кого-то, потому что я никогда не придумывал что-либо целиком сам, и не встречал никого, кто это мог сделать”.