В прошлом году апелляционный суд США оставил в силе резонансное для многих музыкантов и профессионалов музыкальной индустрии решение окружного суда по делу о плагиате “Blurred Lines”. О нем напишем позже, ибо оно по своему очень интересно. Но сейчас главное совсем другое. Если в суде ответчик утверждает, что у него и в мыслях не было создавать что-то новое, “впечатлившись” уже существующим, а потом дает интервью, где утверждает обратное, то может ли интервью использоваться как доказательство плагиата?
Суд вынес решение, апелляция его поддержала. Ответчику, Фарреллу Уильямсу, Робину Тики и издателю нужно выплатить истцам более 5 млн долларов. Многие музыканты были возмущены решением судов, ведь получается тогда многих можно так обвинить в плагиате. А как же творчество, “переосмысление” классики etc? Прошло какое-то время, и о деле стали помнить по большей части юристы. Вроде все успокоились. Видимо один из ответчиков даже расслабился, потому что в интервью он сказал то, за что истцы по делу о плагиате подали новое ходатайство в суд.
В своем ходатайстве истцы обратили внимание на недавнее интервью одного из ответчиков по делу – Фаррелла Уильямса. В интервью обсуждался творческий процесс, который остаётся “за кадром”. В интервью он сказал, что “переосмысливает” чувство, испытанное от прослушивания понравившейся ему музыки. По его словам, он “сделал это в Blurred Lines и огреб проблемы”. А на суде он заявлял, что у него не было намерения создать что-то подобное или одинаково звучащее с песней наследников истца. Может “переосмысление” чувства свидетельствовать о копировании? Истцы полагают, что интервью Фаррелла является доказательством плагиата.
С их точки зрения, раз в интервью Фаррелл заявляет, что “переосмыслил” чувство, испытанного от прослушивания песни истцов, что по их мнению равносильно копированию, то есть плагиату, а на суде заявлял, что не собирался создавать что-то подобное, то есть копировать, то с его стороны это не что иное как мошенничество в суде, а интервью является доказательством дачи ложных показаний в суде. Проще говоря, молчание – золото, надо было меньше откровенничать. Истцы требуют, чтобы суд передал дело федеральным прокурорам на предмет проверки наличия состава преступления, а значит и уголовного преследования.
Но это самое легкое. Самое интересное начинается тогда, когда истцы затрагивают сам предмет спора. Если бы ответчик, по их мнению, честно заявил бы на суде, что переосмысливал, вдохновлялся классикой, то присяжные, так же как и суд, возможно сделали бы иные выводы, чем тем, которые были сделаны на основе ложных показаний. Проще говоря, это намек на пересмотр результатов с надеждой на приятный “бонус” для истца, а это 3,5 млн долларов. Например, пересмотреть отказ в удовлетворении требований о покрытии миллионных расходов на юристов со стороны истцов.
Теперь позиция истцов заключается в том, что ответчик “преднамеренно исказил факты материального характера” перед присяжными и судом, как часть “недобросовестного плана незаконно повлиять на присяжных и суд при принятии ими своих решений”. В этом деле материальной составляющей было то, оказала ли песня истцов влияние на сознание или мысли ответчика при создании им своей песни. Иными словами, интервью является доказательством того, что ответчик осознанно скопировал охраноспособные элементы музыкального произведения истцов с целью создания своего музыкального произведения и записи фонограммы.
Ответчики упирали на то, что создавали свое музыкальное произведение независимо от музыкального произведения истцов. Суд анализировал обстоятельства дела и принимал решение в отношении удовлетворения требования в покрытии юридических расходов (когда отказал) принимая во внимание заявленные позицию и аргументы ответчиков. По мнению Фаррелла, оба музыкальных произведения не имеют ничего общего, а вот испытываемые от них чувства – имеют. Но “авторское право чувства не охраняет”. “Большая часть песен звучит одинаково.”
Причем не менее интересен один факт. Во время процесса, истец обратил внимание суда на то, что заявления ответчика, сделанные во время рассмотрения дела, расходятся с его заявлениями, сделанными до рассмотрения дела. На это судья заявил, что для продвижения новой песни стараются привлечь внимание потенциальных потребителей, поэтому ничего удивительного, что человек может что-то “преувеличить”. Ведь это может повлиять на увеличение продаж и подстегнуть внимание к персоне артиста.
Поэтому, одно и то же лицо (то есть артист) может делать совершенно разные заявления – до суда и после. Главное – какое заявление сделает лицо под присягой. Но теперь вопрос в другом. Требуется ли иная оценка обстоятельствам дела в свете заявлений, сделанных после рассмотрения дела? А так как давая интервью Фарреллу не нужно было рекламировать спорную песню, суд, по мнению истцов, должен уделить “особое внимание” к достоверности его недавних признаний.
Comments are closed, but trackbacks and pingbacks are open.